Позавидовали злые люди любви и сообщили ему, что она внезапно умерла. Наблюдаю сама себя сзади, как иду в своём старом ситцевом платьишке, не обёртываюсь… тихонько… всё вперёд и вперёд… А куда? Поделюсь с кем, поучают… обязательно! Коленки да локти мосластые выставляет и орёт: — Всё. Во как! Одни бросают на неё мимолётные взгляды, другие глазеют без отрыва, как на огонь или воду. Когда-нибудь мы встретимся, и я скажу эти слова тебе вслух. Подремлю, дорогу скоротаю, а нет — так насмотрюсь, новым напитаюсь. Подняла грушу, нажала — и пахнуло ей таким поганым запахом, что отвратило от последнего шага.
Мы уходили в долину или на барханы, где никого нет, и пели во весь голос. А было вот как. А тут — дитя. Выше бери. Живности у нас, кроме курей, не было. Мамка шла к отцу с туеском еды, будучи на сносях. Ручки мои мозолистые детские целует и гуторит, как не раз повторяла, когда хвалила меня: — Доню моя, доню, догада моя, Бог тебе помог. Русские, украинцы, татары, дунгане и другие народы учили друг друга, чем выжить. Отец бы тебе тоже так сказал. Он, устраивая её, несколько раз спрашивал: — Так хорошо? В четырнадцать лет, как раз перед Великой Отечественной, видела я сон. От Рубцовска — на поезде добирались. По обычаю подносили и бросали подарки. Такие не поворочаешь! Встал на другой стороне улицы и меня высматривает.
ОП треда. В детском хоре я ее когда— то пел… Он попытается изобразить притопывая ногой. Взяла бы намороженную коровью болванку и помчалась с самой высокой горки! Первый раз железну дорогу увидали.
Я хлопотать давай, кормить её. Старый, но удобный туристический автобус усердно выполняет свою работу без вздохов и хрипов. Первый раз такое слышала. Молодёжь— то и не знает таких, — говорит она — Знаем. К ней устремляются тысячи людей.
Её глаза в этот миг блестят по— девчоночьи. Помаргивая выцветшими добрыми глазами, объяснила виновато: «Вы не против, что я… тут?
Во как! Горизонт далеко. С обозом тебя посылаю. А тогда думалось: вот время продвинулось бы — и трудности бы исчезли.
С обозом тебя посылаю. Всё сказанное мне и близко, и понятно, и то, что полдуши там осталось, верю! На мамке — два мешка через плечо, чемодан в руках. Её смачивали горячей водой с мылом, прижимали руками, топтали ногами.
Языка ведь не знали? Главное — не пропустить это мгновение. Всё сказанное мне и близко, и понятно, и то, что полдуши там осталось, верю! А я всего хочу.
А зачем он мне? Чуть что — из дома шасть! Нехорошо это. У входа в белую юрту на коврах сидели, поджав по-казахски ноги, аксакалы рядом с дорогими гостями. Упираюсь взглядом в батюшку. Неправду он балакает: «не было её», давненько у нас она дураками пользуется. Неизвестно, будут ли хранить что о революции — другое отношение к ней… — произносит в раздумье Ульяна, — И чо только история с народом не выкамаривает! А когда попривыкну, бойкая и даже хохотушка. Вот и осталось. Что делать? Пусть джигиты готовят калым». Ещё справки какие— то. Рука — левая?
А мамка моя старалась ничего никому не передавать и нас с сестрой учила не превращаться в «ботало», стыдила по-ситниковски: — Язычок— то прикуси! Под «Камажай» танцевали. К сердцу больше не допустишь. Вон лежат. Сцепились драться. Как я счастлив, что могу называть тебя своей милой. А зачем он мне? Я в который раз пытаюсь повернуть рассказ на эту тему — дурь! А как вы думаете? Здравомысленно с ней беседовал.
А так — живите, мол, дальше. Доберусь и до дури, — начинает сварливо. Скоро взрослые рассказывали друг другу со смехом, как дети учат языки.
У входа в белую юрту на коврах сидели, поджав по-казахски ноги, аксакалы рядом с дорогими гостями. Расстелил на полу, и целый вечер ползал вокруг неё, и всё что— то сопоставлял. А мне говорить, так о тошноте забыть — одна польза. Ванюшка Витьке свой оставшийся кусок протягивает, а я — Маше. Автобус выезжает с автостанции Усть — Каменогорска на проспект Абая. А я всего хочу. Против воли родственников!
Стикер 0Кб, x Швейная машинка, которую с собой привезли — мамкино приданое.
Потеряем десять минут… Пойдем, покажем. Но самое вкусное — бешбармак. Целую тебя, девчоночка моя. Пейзаж для границы — в самый раз. Только не умею я простить до конца, а признаваться в подобной слабости стыжусь и боюсь — Бог накажет, люди попользуются. А вблизи дороги осень выглядит совсем неряшливо: засохшая, перепутанная дождями и ветром трава, среди которой иногда торчат стойкие стебли цикория, потемневшие, лишенные своих синих цветков. Закладчица 2.
| хочу купить закладки в мытищи | мдма владикавказ | Купить герыч в тарбагатай |
|---|---|---|
| 7-6-2014 | 1618 | 15901 |
| 2-4-2004 | 7906 | 15366 |
| 10-9-2022 | 1581 | 1615 |
| 3-12-2001 | 9111 | 4450 |
| 16-1-2010 | 2615 | 76064 |
| 25-8-2000 | 25770 | 34152 |
А у Витьки — заплечный мешок да машинка швейная. Воровство наше вынужденное было, а и по сю пору грех этот тревожит. Слушая Ульяну, отмечаю: мои-то сны в Казахстане тоже алтайские.
Кто мы? Что ж я не человек что ли? Вот бы перенестись туда посредине мая. Как— то он принёс физическую карту Азии, которую выпросил у преподавателя в школе. А что? К сердцу больше не допустишь. Там и поля пшеницы, свёклы, бахчи, и огороды с картошкой!
Назад Вверх Каталог Обновить. Неправду он балакает: «не было её», давненько у нас она дураками пользуется. В детском хоре я ее когда— то пел… Он попытается изобразить притопывая ногой. И мы… уеха-али! Бежит такой деловой человек, не помышляя о душе и о Боге, тут — бац — запнулся и оказался в дверях храма. А в моих руках — ощущение тяжести. Бегите глупцы.
Каждое сказанное друг другу слово было дороже золота. Стикеры X. Мы ещё детьми поняли, что от земли кормимся — когда в алтайской деревне Ситники жили, — продолжает Ульяна. И вот, чтобы напомнить им о спасении души, Бог бросил рядом с храмом камень. Муж стоит у окна, открыв форточку — захотелось подышать. Потом слышу, говорит ей: «Вы меня не бойтесь. Помню, как мамка, бледная, в дом забежала, хлебы на стол положила, села и заплакала. Зато когда сидел за столом рядом с молодой женой, приободрялся, держался — на большой палец! Или еду в поезде и смотрю на красоту из окна вагона вместе с другими. А мамка воришкам, по просьбе их матерей, новых платьишек и рубашонок настрочила — скандал чинить не ста— ала. Но скоро всё будет по— другому! Я честное слово с него взяла, что не будет позориться. Рвём её милую! Еду из Восточного Казахстана автобусом в Кузбасс — семья сына попросила помощи. Впереди нас две светловолосые девчушки лет по шести, занятые электронными играми, шуршат конфетными обёртками. Как Вас зовут? Неправду он балакает: «не было её», давненько у нас она дураками пользуется. Мы, мужики, политику не шибко поняли в семнадцатом-то году, у вас на всю семью один Трофимка дорос. Сейчас-то вон оно как мчится! Ведь где— то шли бои. Так и простояли смену втроём: старший стрелочник, дядя Кадыл, Аркадий и я. Над дверями, на кожухе число «сорок девять» количество мест и слово не по-русски. Моё фото.
Живучая… Худа без добра не бывает, и наоборот. Рассказывала мне Гульжан, будто один знатный казах, хан или ещё кто, полюбил простую девушку— красавицу из дальнего аула. С одной стороны у неё пустыня Бетпак— Дала — глина и глина. Без остановок!
Юношу, видом почти подростка, они еще во время посадки «выжили» с места, чтобы оказаться рядом. Наш слух настигает лёгкий шепоток. Дали спрятать! Наш Ванюшка кричит от испуга: — Дядка Кадыл, они убьют друг дружку!
Интересно мне было слушать. Я смотрю на каменные изваяния за окном. Скручу ведь. Высушенный творог — солёный курт, сосали, как конфеты. Не все счастливы, кто проторчал на одном месте. Расходились с просветлёнными сердцами и лицами.
Разговор и впрямь помогает! Ульяна качает головой: — И совсем я забыла о наказах материнских — никого к себе не подпускать. К ней устремляются тысячи людей. Апа всегда приглашала чай пить. Изобрели адску смесь, чтобы вытравить— то. Потом молодой акын пел известную народную легенду-эпос, о которой говорила Гульжан. Отозвался грубовато: — Ага! На второй день пришёл с букетиком тюльпанов и увязался на работу. Пододвинет сухими морщинистыми руками пиалку с горячим чаем и пиалку с талканом: «Отр, кыз, чай ше», то есть «Садись, девочка, пей чай». А враг — это коварный змей, злобный волк, трусливый шакал, и он будет побеждён. Вот и осталось. Он прихрамывал, сутулился и поэтому казался ниже своего роста при ходьбе и в работе. Кто болен, тот в трудах неволен. Важнецкое умение имела — шить! Я киваю.